5 вопросов режиссеру Алексею Герману-младшему

- Мне было очень важно вернуться в ту эпоху, поскольку это было время молодости его родителей, время невероятно живой жизни в Ленинграде и выдающейся литературы. Поэтому для меня - уже после ухода отца, когда мама болела – в этом возвращении во время, близкое к детству, была определенная психотерапия. Кроме того, я с нежностью отношусь к творчеству Довлатова, и очень обидно, что по нему не снято фильмов. Мне кажется, это невероятно парадоксальная и прекрасная в своих парадоксах фигура. Он и нежный, и служивший на зоне, и выпивающий, и пытающийся не выпивать, и человек, в которого были влюблены все бабы в городе, потому что он был таким неаполитанским красавцем, и при этом вернувшийся в итоге в семью. И трагедия, что не печатали. Часто говорят, что у него было много компромиссов, а ведь их особо и не было. Он бы мог делать детские сценарии, тогда это было вообще не проблема. Написал про девочку и собачку, вышла бы картина, получил бы много денег. Через две такие картины – кооперативную квартиру. Эта их несгибаемость с Бродским – они себя в итоге не предали – мне показалось очень важной для нашего времени.

- Почему в центре фильма - именно эти несколько дней 1971 года?

- Я не претендую на отражение эпохи и даже на отражение личности. Не претендую на большое, если честно. Мы взяли всего несколько дней, потому что не хотели делать классическую биографию – родился, вырос, женился и так далее. Такие тяжелые жанры – не для Довлатова. Эти дни – замочная скважина, через которую мы заглядываем в то время. Абсолютно понятно, что многое через нее мы не видим - что слева от двери, что справа. Но мы видим кусочек жизни. Нам показалось, что лучше будет, если этот кусочек будет предпраздничным. Чтобы было ощущение немного другого города. Что касается времени, то мы говорим про молодые годы, потому что позднее в нем есть уже какая-то невероятная обреченность – уже в Америке.

- Как вы настроили на русский лад исполнителя главной роли Милана Марича - сербского актера?

- Кастинг был долгий. В России искали, но не находили - мне казалось, что никакой подлинности нет. Мы не хотели брать известного актера. Было очень много спекуляций, что Довлатова совершенно точно играет Козловский или совершенно точно его играет муж Ксении Собчак или кто-то еще. И почему это не Дюжев? Дюжев – милейший человек, интеллигентнейший, но он не совсем Довлатов. Нашли двух сербов, похожих. Приехал Милан и довольно быстро стало понятно, что он какой-то невероятный большой, нежный, тонкий, прекрасный артист, похож на Довлатова, если его откормить салом. Мы его откармливали, чтобы он был толще и не был такой мускулистый, такой молодой Брэд Питт, то есть мы его немножко уродовали. По-русски он не говорил. Мы его поселили на пять месяцев в Питер, в маленькую квартирку, заставили есть плохую пищу, жирную. И он у нас вызревал, как зеленые бананы под кроватью. Когда созрел – начали снимать.

- Как фильм встретила публика в Берлине?

- Есть разница в восприятии фильма здесь и за рубежом. Они про нас мало что знают, мало что понимают. Этот кинофестиваль в определенной степени для иностранцев. Поэтому какие-то наши коннотации и вещи, которые они не в состоянии понять, поскольку не представляют ту жизнь, были немножко объяснены в субтитрах. Надо сказать, это сработало, потому что фильм сейчас пойдет в 40 странах мира. Другое дело, что я думаю, они считывают процентов 30 – 40 фильма. Если в фильме есть 5-6 слоев, то 1-2 слоя они считывают и этого им достаточно. В целом, фильм приняли хорошо - зал был полный, досмотрели до конца.

- Вокруг фильма сейчас идут ожесточенные споры в Интернете, причем мнения высказываются максимально противоположные. Как думаете, почему?

- Одни говорят что мы всех запугиваем, что это все страшно, а другие - что мы специально по какому-то незримому контракту с начальством делаем все прекрасным. Я считаю, что кроме некоторых художественных гиперболизаций, которые у нас были, мы очень близки к тому, как это было на самом деле. Многие споры связаны с тем, что высказываются люди, которые не очень хорошо знают время и плохо понимают предмет. Я из писательских семей и примерно представляю, как все это происходило. Поэтому когда говорят, что все было не так, что эти люди так не говорили – это ерунда.