Проба пера: «Здесь ничего не изменилось»

 Здесь ничего не изменилось… Эта фраза, сказанная несколько лет назад одним человеком мне тихо, почти на ухо, периодически возвращалась ко мне, заставляла то обижаться, то ободряться, то делать всяческие умозаключения, короче говоря, не забывалась, а, наоборот,  с каждым разом все больше будоражила.

В то воскресенье мы выехали из города рано, августовское солнце только наметилось на востоке красным заревом, а я по пустынной дороге уже взял курс навстречу ему, в сторону села Архангельское, что в семидесяти с небольшим километрах от Уфы. 

Еще вчера мне позвонили с работы и попросили свозить корреспондента одного Рижского авиационного журнала, который был здесь в командировке, в это село, мол, он попросил, "какое-то семейное дело, а у тебя машина приличная, да и в Риге  учился, общий язык найдете".
Надо так надо. Я встретил Айвара, назовем его так, у входа в гостиницу в условленное время, мы познакомились и поехали. Он оказался общительным, интересным собеседником и сразу расположил меня к себе.
Оказалось, что вырос он в семье бабушки и дедушки, тоже  корреспондентов, которые перед самым приходом фашистов в Прибалтику по линии Коминтерна были вывезены в Башкирию и временно поселены в селе Архангельское, где несколько лет жили, работали, а когда Рига была освобождена, уехали на прежнее место жительства, где продолжили трудиться, и всю жизнь благодарно вспоминали то село, жителей, и особенно хозяев того флигелька, который им уступила семья лесничего, хоть он и был построен специально для старшего, только что женившегося сына. Уже в глубокой старости, незадолго до смерти,  когда Айвар стал известным корреспондентом и мог путешествовать по миру, попросили его обязательно поехать на Южный Урал, найти то село, может, родственников тех приютивших их людей, и передать еще раз благодарность за все.

О том, что в Башкирии  есть  поселения немцев, прибалтов, украинцев и многих других народностей, я знал. Еще в годы Столыпинской  реформы на благодатные земли Предуралья переселилось и обжилось много всякого народа. Тогда появились непривычные для этой местности названия поселений -  Пришиб, Аустурум, Балтика, Валентиновка, Санжаровка и многие другие.  Привыкшие к тяжелому крестьянскому труду, люди жили дружно и в лихе, и в радости.
Через пару часов, когда солнце уже стояло высоко, я остановился у здания администрации района. Мне подумалось, что найти нужных нам людей помогут именно здесь, и хоть день был выходной, в администрации всегда есть дежурный, который может связаться с ветеранами или пожилыми людьми, которые помнят семью лесничего Колесникова.

Нас приняла общительная, разговорчивая  женщина, и быстро поняв всю важность вопроса (не каждый день в их село наведываются корреспонденты иностранных государств), принялась названивать  должностным  лицам, в совет ветеранов, работникам местного музея и директору школы.
Пока  мы курили  на крылечке, стали подходить и подъезжать люди, они проходили внутрь здания, но внимательно  нас разглядывали, все здоровались, интересовались,  как доехали, а один даже спросил, не нужен ли нам бензин на обратную дорогу. Я понял, что  зашел  туда, куда надо, и скоро нам скажут, куда ехать конкретно.

 Через несколько минут нас пригласили, еще раз попросив Айвара рассказать суть проблемы. Все облегченно закивали:  да, эту историю в Архангельском помнят, но  сообщили, что, к большому  сожалению, годы берут свое. Умерли  почти все родственники людей, у которых проживали латышские  корреспонденты. Осталась только вдова самого младшего сына лесника, но она была в те годы еще школьницей.

Айвар выслушал известие молча, но нисколько не смутился, и сказал, что с удовольствием познакомится и хотя бы ей передаст слова благодарности.
Архангельское, хоть и большое село, но улица Советская  была почти рядом, и в сопровождении нескольких автомобилей, в том числе и милиции, мы вскоре подкатили к большому  пятистеннику, крытому железом. Дом был большой, почерневший от старости, но построен  из хорошего леса -  я не заметил на бревнах затесов, которые делают смолокуры - собиратели сосновой живицы. Стукни по такому топором, и он отскочит, зазвенит. Тесовые ворота закрывали въезд во двор и находящийся рядом крошечный, на одну комнату, флигелек.

К нему и подошел в первую очередь Айвар. Потрогал почерневшие от времени бревна, что-то зашептал по-латышски. Послышались шаги во дворе, и за ворота вышла полная, пожилая женщина. Взглянула на столпившихся людей, на меня, и особенно внимательно на Айвара, который протянул к ней обе руки и представился.

 - Мария Александровна, - ответила она,-  мне уже позвонили, проходите в дом.
- А ведь я вас знаю, идемте, сейчас увидите.

Мы вошли с Айваром в дом. Остальные сопровождающие остались у ворот обсуждать последние новости, с нами вошел только средних лет мужчина - директор школы.

- Проходите, проходите, не стесняйтесь, - Мария Александровна уверенно руководила нами. В первой комнате, как и положено, - слева печь, небольшая кухня, большой обеденный стол, у входа вдоль стены кровать. Мы прошли во вторую комнату. Я знал это обычное убранство деревенских изб - сам в такой вырос, поэтому фотографии на стенах в больших рамах меня не удивили, но с одной из них  смотрел Айвар!
Он и не он!  Молодая женщина в валенках, темной  юбке и белой  кофте, украшенной вышивкой, сидела на стуле, а, опершись на высокую его спинку, стоял мужчина лет 35-40 в строгом черном костюме и шляпе.

- А ведь ему и лет, как сейчас мне… - немного растерянно сказал Айвар, слезы покатились у него из глаз, и он обнял хозяйку, передавая слова благодарности за память и хорошее отношение к его родственникам, которые приехали тогда в одних летних одеждах в суровый край под названием Южный Урал, но были встречены со всей теплотой и участием.

- Бабушка твоя, ведь, как и я после, в нашей школе немецкий язык преподавала. Хорошую память о себе оставила - много нас тогда по ее настоянию в педучилище поступили. Уехали они домой, и вот ведь как судьба повернулась - вышла я замуж за младшего сына тех людей, у которых жили твои бабушка и дедушка, - она смахнула слезу.- Умерли уже все. Одна я осталась. Дети в Уфу уехали, сама уж какой год на пенсии. Вот стерегу этот дом. Стоит еще, но хозяйской руки давно не видал.

Она пригласила нас за стол пить чай с вареньем, разговоры на общие темы и просмотр старых фотоальбомов продолжался еще несколько часов.
Мы стали собираться. Я выглянул в окно. На улице, у двора, стояла большая группа людей. В основном, пожилых.

- Здесь ведь много еще потомков тех первых латышских поселенцев живут, - заметив мой взгляд, сказала Мария Александровна.

 - Берегут и одежды национальные, и языку детей и внуков учат. Есть ансамбль народной песни и танца при школе, -  добавил директор. 
-Здорово! - сказал Айвар. Наверное, он не знал этого, и был немного смущен - у него-то на родине отношение к русским несколько другое сейчас.
Перед  дорогой мы прошли на заднюю часть двора, в огород, и вот тогда, глядя на почерневшие, покосившиеся постройки,  Айвар сказал:

- А ведь здесь ничего не изменилось с тех пор, ты представляешь?

Сказал он это негромко, но, мне показалось, странным тоном. Почему эта фраза врезалась мне в память? Не знаю. Еще  запомнились старушки, что утирая слезы, долго махали нам вслед. Эти милые то ли русские, то ли башкирские, то ли латышские старушки. Они подходили к Айвару, стоявшему у открытой двери машины, что-то говорили по-латышски, и он всем отвечал, а расплакавшуюся Марию Александровну расцеловал в обе щеки.
Обратно  доехали быстро. Каждый из нас думал о своем, и простились мы суховато, за что  до сих пор стыдно.

Прошло лет десять с тех пор. Много событий произошло. Плохих и хороших, но поездка та помнилась, а особенно фраза: «А ведь здесь ничего не изменилось».

Так бы я и мучился мыслью, о чем тогда сказал Айвар, но в конце июня 2014-го года на аэродроме Первушино под Уфой проходил авиационный праздник, и во время авиашоу ко мне подвели двух детей. Мальчика и девочку. 
 - Мне три года восемь месяцев,-  четко сказала она. Сказала смело, но сразу прижалась к брату, и была в их лицах, а скорее, во всем поведении,  какая-то взрослость, серьезность.

 - А мне восемь, - сказал мальчик.

- Они беженцы из Украины, - сказала приведшая их женщина.-  Наши дальние родственники. Нельзя ли их покатать на самолете? У них маленький городок, и они почти ничего еще в жизни хорошего не видели.

Покатать на самолете во время авиашоу я разрешить не мог, но поручил  волонтеру  отвести их к только что закончившему выступление абсолютному чемпиону мира по высшему пилотажу Виктору Чмалю, и попросить сделать совместное фото на фоне самолета. 
Управляя полетами, краем глаза я видел, как Мастер что-то спросил у мальчика, погладил по голове девочку, и сфотографировался с ними, а потом немного показал самолет. Надо было видеть реакцию детей! Они ожили! Мальчик что-то весело говорил сопровождавшим, крутил головой во все стороны и глазел на самолеты, а девочка, прежде почти суровая, смеялась и не шла - скакала по траве аэродрома!
Не скажу, что озарение - просветление произошло у меня в душе! 

Айвар, дорогой! Прости. Я думал не о том. Здесь и вправду ничего не изменилось. Мы все те же! Гостеприимный многонациональный народ, живущий на  башкирской земле,  всегда  рад всем, и в этом мы никогда не изменимся!

На фото: Аэродром "Первушино" 2014 год.