«Живая рана на сердце» Михаила Павлюкевича

Михаил Павлюкевич — один из самых известных художников Перми, один из самых «ожидаемо неожиданных». Его жизнь в Перми, по мнению многих, — это «лишь причал, привязка к местности: при его уровне работ он легко вписался бы в художественную жизнь Мадрида, Уагадугу, Берна, Санкт-Петербурга, Хьюстона. Павлюкевич уже давно участник мирового художественного процесса». Чем же привлекают его произведения? Известный пермский искусствовед Ольга Клименская говорит: «Едва заметными касаниями даже не кисти, а какого-то ангельского пёрышка он собирает мозаику изображения. Причём не сразу поймёшь и технику. Что это? Оказывается, акварель. Значит, и такой она может быть!»

Искусство Михаила Павлюкевича живёт зыбкой пронзительностью нашего странного времени — своей уникальной тактильностью, в магии прикосновения — как детский сон или пыльца бабочки. Пересекая магистральные маршруты современного искусства, его животворная пластическая материя сохраняет своё присутствие в переживании невозможного, мерцающую и трепетную фактурность предгорьев Урала, вечное ностальгическое чувство живого дыхания летящего уральского ветра.

«Пространство, — говорит Джеймс Джойс, — и есть наше присутствие в мире, и называется оно — живая рана сердца». Именно так видит реальность Михаил Павлюкевич, рассматривая её стереоскопично, приближаясь к ней вплотную, ...превращая далёкое в близкое, и близкое транслируя в величественное.

Художник буквально преображается в алхимика, в его технологии входит ворожба с красками, с особыми пигментными субстанциями. Они сочетают в себе магическую рукотворность с надличными свидетельствами, превращая композицию в таинственный образ новой вещественности. Картинный сгусток письма Михаила Павлюкевича становится подобным геоландшафту — тексту Земли,— гадательному панцирю черепахи, манускрипту с позднейшими вкраплениями, испещрённому новыми слоями, обращёнными в прошлое и будущее. Его произведения начинают явно походить на нашу планету, увиденную из космоса — прозрачную и таинственную, с голубыми океанами и зелёными материками, окружённую ноосферой, интеллектуальной пространственной средой. В этой художественной системе Михаил Павлюкевич совершенно уникально переживает классический иконологический сюжет «Чудо святого Георгия о змие». Его драматургия, сохраняя свою супрематическую контурность, актуализирует диалог цвета и света, двигаясь как волна, соблюдая фазовость построения композиции и ритм душевных состояний самого художника. Святой Георгий побеждает, его подвиг завершён, но сама идея победы длится вечно, она торжествует каждое мгновение нашей жизни, она происходит в каждом из нас.

Художник ищет устойчивость в точках нелинейного равновесия, в вариативных покачиваниях и колебаниях, обращаясь к медитации. В её слоях таится универсальная художественная мысль византийского средневековья, их образы, скрещиваясь в Строгановской иконе, транслируют новое европейское видение Пауля Клее, оптику русского авангарда и постмодернистский контекст.